Мелкие истории

***
…Один мальчик  плохо учился  в школе.  Отец его ругал, но ничего  не помогало.  Не найдя никаких более методов воздействия  на сына – отец взял да и  остриг его наголо.  Оказалось – самое  что ни на есть самое…  Мальчик стеснялся ходить  в школу и  прогуливал. Отец узнал об этом и  отвел его в школу силой.  Дети в классе и в школе смеялись над наказанным двоечником.  Двоечник ходил лысый и злой.  Он затаил на отца глубокую обиду.  Пообещал себе, что, когда  вырастет, обязательно  острижет наголо отца и  силой отведет его на работу… Прошел месяц – мальчик  оброс, но кличка «Лысина»  сохранилась на годы…
Прошли годы – и отец мальчика  облысел сам по себе…  Выросший некогда мальчик  так и не реализовал  задуманное…  А потом, как-то раз, в его волосатую голову  пришла своеобразная мысль – жениться…  И чтоб родился сын и чтоб пошел в школу и стал плохо учиться... Обязательно плохо…  Чтобы в качествен  самого/самого наказания – обрить его наголо… С этого момента  жизнь молодого человека  обрела хоть какой-то смысл…


***

…Один мальчик  любил играть в солдатики.  Бывало придет из школы и, не пивши не евши и даже (!) не помывши своих серых  тоненьких  рук с обгрызенными ногтями и болезненно цепляющимися  за все  заусеницами  - тут же – за солдатики… Построит  их и командует… Или  взрыхлит одеяло – и прячет  солдатиков  в его глубокие  складки – засады делает. Сам ползает у дивана, извивается – то с тыла  заглянет, то с фронта -  тактику боя, понимаешь, разрабатывает… Бывало, что и засыпал – там же, на /поле брани/ среди бойцов  своих – словом – как и положено настоящему полководцу…
Учился полководец плохо – из рук вон плохо.  Родители грозились выбросить  всех солдатиков (это барахло!)… А некоторые, редкие, диковинные, что выменивал  на фантики от заграничных жвачек.  В школу  когда уходил, прятал  мальчик солдатиков.  На уроках слушал /вполуха/, все больше рисовал: пистики, кинжики, да пушки…
Прошли годы и мальчик, окончив какое-то  там захудалое (по причине своей  всеобщей неуспеваемости) военное училище – стал-таки командиром. В его подчинении было два писаря – один блатной, другой – убогий. В войска командир  не попал, поскольку удачно(!)  женился  в свое курсантское  время на  дочке зам/ком/училища. Девушка была – так себе – толстая и  рыжая, но добрая и заботливая – кормила его папиной пайковой  сгущенкой… Словом,  сблизились – да и женились…  А он в войска-то и не хотел – там служить надо – личный состав дрючить по уставу и /дедовскими методами/. Солдаты злые… А тут,  в городе, при штабе – нормально.., но скука смертная…
…Блатной и убогий его не любили, скорее даже презирали – а он не жаловал их… В увольнение отпускал крайне редко – зачем ему лишнее беспокойство – мало ли чего там  на гражданке-то (по дури своей)  сотворят – разбирайся потом… А ему не до  того… У него -  солдатики (и те, старые тоже, между прочим; он их перевез в свое время сюда из родительского дома).  Теперь у него другой дом и в другом городе.  Но играет в солдатики старлей исключительно в штабе…  Запрется в своем кабинете, где карты чертит, да и расставит полки  блистательные – новых  солдатиков  уже довольно  с тех самых  детских пор прикупил… Расставит  и играет, нет – командует… И взрывы кругом и гул самолетов, и танков рев страшный, пули свистят – только  уворачивайся…
Домой он ходить не любил. Там жена – жирная, но заботливая. И сын – дурак дураком – плохо учится и на гитаре целыми днями бренчит – поговорить с ним не о чем… Словом – поспит, поест – да и на службу – бегом мимо шкодливых писаришек – да к себе – к /солдатушкам-браво-ребятушкам/ - воевать… Вот это жизнь, а все остальное – так, неведомо зачем…

/Мелкие истории/

Летнее  пробуждение…

…Летнее пробуждение…  Когда каникулы… Ты проснулся, не открывая глаза, чувствуешь теплый ласковый ветер – сквозь растворенные двери балкона… Ветер касается твоих пяток, и приятно пяткам и весело… И через пятки по всему телу  разливается детская  безмятежность… Счастье…  С кухни запах жареной картошки (не  палочками, а кружочками, что менее подрумяненная сковородой) и  вперед и почти  целое лето… Лето  велосипедов, шорт, мороженого в стаканчиках с палочкой и шариков в вазочке – с сиропом…  Лето  гладкой и обильной воды из старого любимого  графина с кусочком  серебра на донышке…  Как здорово пить, на минутку забежав домой («Ребя, велик посторожи…») – пить и осознавать, что сейчас  опять бегом  по лестнице вниз и на велосипед и до вечера, до  поливалки, которая  едет тебе навстречу, а ты с друзьями (все  на велосипедах) – ей навстречу – под веера струй прохладной воды… Крики, ноги задраны вверх, колкая  пыль в мощных движениях воды по телу – УХ!!! – Всего-то  несколько секунд – и ты сырой, грязный и счастливый… Ничего, чуть покатаемся, обсохнем… А вечером, когда до дома недалеко и делаем вид, что не слышим криков зова бабушек с балконов – едем пить на колонку… Вода  на колонке  имеет особый вкус – это  другой вкус, нежели дома в графине… Она пахнет свежестью и острая, когда глотаешь… Струя из колонки тугая и  пить неудобно… Набираешь воду  за щеку,  выпрямляешься  и, закатив от блаженства глаза к небу – глотаешь…  И так  глотков – шесть/семь… Потом делаешься тяжелый и вялый – подбираешь  велик с земли – и трогаешься  с места… Ноги чуть подрагивают – уже устал, смеркается между прочим – ну, еще кружок  вокруг Дома Радио – и по домам… Еле вносишь велосипед  на четвертый этаж, обивая рулем  и задним колесом все углы – все  знают – прогулка закончена – отворяйте двери… - все, спать…  Таких глубин сна – как в детстве – теперь нет… Не донырнуть…
…Летнее пробуждение… Едва-едва  приоткрыл ресницы… Солнце в ресницах переливается радужными спектрами редкой красоты… Ну ладно, бабушка идет по коридору будить – потягивается маленький мальчик – шасть на балкон… Босиком… Старый балкон старого дома… Пол балкона выложен плиткой… Плитка  раскалилась на солнце – мальчик даже пятки обжег… Поплясал – попривык – сел на деревянный  порожек – не так нагрелось дерево, сидеть хорошо…  Весь балкон увит вьюнками настурций (это бабушка постаралась)… И не видно с улицы , что ты  вышел в трусах… Трепещуще   зеленая стена то тут, то там с розовыми граммофонными   цветами… Мальчик сунул нос  в цветок… Тончайший запах  невозможно описать чего… Вынул нос, а нос в пыльце – но он это заметит чуть позже – в ванной при скором умывании… А запах еще  нераскрывшихся бутонов, когда они  представляют собой  шарики – жесткие, угловатые чуть-чуть… Этот запах вообще невероятен – когда шарик  сильно сжимаешь в пальцах… Пронзительный такой – неописуемый вдвойне… До сих пор  иногда – спустя десятилетия – вдруг в нос  приходит – и  сразу и радостно и грустно одновременно делается… Но бутончики лучше не трогать, а  то розовых граммофончиков не  будет… Нехорошо – бабушка  старалась…
…С балкона полдвора – как на ладони… Самая главная часть – и вот почему…  Под балконом –высокая  стройная липа с темно-зеленой  крупной листвой -  сквозь ту листву не проглянешь…Как ни силься… Под липой лавочка, а на лавочке иногда сидит девочка, которая старше  мальчика на целых два года;  а когда  тебе  восемь лет – это немыслимая разница – драматичная для сердечных отношений… Мальчик тайно и давно  влюблен в эту девочку… С балкона, по резному краю листвы видны лишь  коленки сидящих… Но мальчик знает ее коленки… И ее клетчатый сарафан тоже знает… На коленках плавающие тени от покачивающейся кроны липы… Все, увидел – покой потерял, безмятежность потерял… «Бабушка! Быстрей-быстрей, что там покушать?..»  «Да чего это ты так  разволновался – вот, ешь!»… «Все, спасибо…» - и бежать во двор… Эх, жаль, и картошка – не картошка, и чай – не чай… Быстрей  на улицу, быстрей на лавочку… Брюки  готовы (мальчик сам  научился гладить брюки, глядя на отца; бывало, гладил по несколько раз за день)…
…Подъезд высокий и гулкий… Через  ступеньку по кафелю – хлестко подошвами сандаликов…  «…Только бы к ней никто не подсел,.. иначе и салиться –то как-то некстати»…
…В подъезде прохладно… Все – вниз… Окна проносятся мимо… Последняя площадка  - квартира друга («…Нет, нет… - потом зайду»…) – дверь… Закрыв  глаза,  волнительно-глубокий вздох – и!!! Вмиг осадило…
…Яркая вспышка света теплой волной – улица… Бац! – захлопнулась тугая дверь…
…Мальчик  словно обезоружен – он ничего не видит, его дыхание  сбилось, сердце колотится  так, что ничего вокруг  не слышно… Медленно проступает  вид: липа, под липой скамейка, на скамейке девочка в клетчатом сарафане и больше никого… Девочка смотрит на мальчика с легкой улыбочкой и некоторой хитринкой в глазах – будто о чем-то  догадывается…
…Шаг навстречу… - Вот оно, СЧАСТЬЕ…



Дневничок  наблюдений

…Майский Жук, а по-нашему – местному – ШАРАНКА, был в пустом  спичечном коробке почти у каждого мальчишки… Кто-то ловил их сам, кто-то выменивал… Но неизменно – в коробок… Бедному жучище было тесно в коробке и, вероятно, душно… Он горестно шуршал и именно это доставляло мальчишкам неописуемое удовольствие… Видимо сказывался  потаенный атавистический синдром  повелителя – гадко распоряжаться жизнью плененного подчиненного твоей власти… Когда  шорох в коробке утихал – коробок следовало изрядно потрясти – дабы оживить бедного узника… А потом чуть приоткрыть и понюхать из открытого  отверстия шел какой-то, почти горячий запах  чуть горьковатый, настоянный на запахе  некогда лежащих  в коробке спичек…  Это был запах мучений и беспомощности перед обстоятельствами… А после из отверстия  показывались усы и цепкие коричневые  лапки насекомого, что пыталось  вдохнуть воздуха и вылезти на свободу… Коробок в тот же миг  закрывался, иногда   чуть придавливая  конечности жука…
…Как-то я положил в коробок лист липы – видимо, мое  жестокосердие  имело  какие-то границы… Потом внимательно рассматривал тот лист, пытаясь успокоить себя тем, что жук хотя бы поел…
…Я никогда не хотел их смерти… Я иногда даже отпускал жуков… После того, как коробок полностью открывался – усталый и обессиленный неравной борьбой жук сначала переводил дух… Потом напрягался, даже как будто тужился… И вдруг крылья его с суховатым  треском раскрывались и он тяжело взлетал… И летел некоторое время  низковато и неровно…
…Бывало, что шаранки умирали… Откроешь коробок, забытый с вечера в  кармане рубашки – а там он – лапки скрестивши лежит, не шелохнется… И запах от него какой-то прозрачный, не такой характерный, как от живого…
…Я жуков не выбрасывал… Я жуков хоронил… Но так, чтобы  никто-никто не увидел, а то  стали бы потом говорить  не весть чего про меня – на весь двор или  того хуже – на всю школу… Хотя, это же чувство, я имею ввиду – захоронение жука – чувство сострадания , чувство раскаяния… И они, эти самые чувства, большинству присущи, однако же – большинство-то как раз их и стесняется…
…А я пошел во двор, огляделся – никого поблизости, присел так, словно что-то выронил – и камушек из земли – раз  и выковырял…  Жучка из коробочка кувырнул на ладонь бережно – а он легкий такой – почти безвесный и не полетит  больше никогда… От этой мысли  слезы у меня на глазах наворачиваются… Бедняжку с ладошки в ямку положил, листиком сухим  прикрыл и землей засыпал… Не камень на него тот положил, а именно мягкой земли…
…Тут откуда ни возьмись, ребята… «Ты что тут уселся, потерял что ли чего?!.» Я – носом – шмыг и глаза на них не поднимая (сейчас слезы обратно впитаются), говорю этаким тоном разгильдяйским, чтобы – в который уж раз!!! – чувства скрыть – говорю: «…Да вот тут три  копейки, запнулся, выронил…» Ребя участливо  нагнулись, а у меня  одна мысль : только бы на  жучка моего не наступили! И опять чуть  не прослезился…
…Потом в школу ходил, все на  это место смотрел – мысленно  шаранке приветы  передавал – даже сквозь сугробы -  когда зима уже  пришла…
…С тех пор  даю проход и пролет всем ползущим  и летящим, лающим, мяукающим и мычащим… А все равно иногда – как-то не по себе  - от того давнего случая…
…Вот, думаю, когда умру – первым, кто встретит меня /ТАМ/, будет именно тот  заморенный мной в детстве – майский  ЖУК-ШАРАНКА…
…То есть я очнусь там – в тех новых ощущениях и чувствах -  а он тут как тут… Крупный такой, прямо с меня  и его голова -  близко/близко к моей голове – глаза в глаза… Так он смотрит  на меня пристально и  вроде как с укором, и глаза  у него такие  черные и немигающие… И запах от него тот самый, когда он еще  живой был у меня в коробке – горячий запах, чуть горьковатый, настоянный  на запахе спичек… Я конечно не выдержу его взгляда и  мои глаза  скорее всего вновь будут  застить слезы – и раскаяния – и одиночества – и страха (а как без  него)…А потом вдруг – треск такой – глянь, а он, жук-то летит уже – вверх, куда-то в Небо…
«…В Небо… И ТАМ что ли Небо, а мы-то где?!..» - мелькнет в моем сознании мысль…  И вдруг, почувствуя странную скованность в себе -  поднатужусь так – раз! – хруст – и взлетел я – и лечу – тяжело  и неустойчиво – но лечу – и  деревьев кроны – и мальчишки какие-то оголтелые там, под деревьями – а я все  лечу куда-то к ним – а они косятся в мою сторону как-то хитро/выжидательно и ждут, когда  я к ним  ближе подлечу – а я лечу – какой-то неведомой силой  влекомый…
«…ГОСПОДИ! СПАСИ И СОХРАНИ…» - это была  моя последняя мысль – хотя уже даже не помню – где…



***

/СюрПОНТ/

Двойная реальность или
Чужие уши



…Жил-был один мужчина…  Средних лет возраста… Очень он был недоволен  своей жизнью… То зарплата маленькая, то лысеет, то девушки на него не смотрят,  то в мире что-то невообразимое творится, то обед в столовой невкусный – словом – ворчун из ворчунов… А еще и зануда хорошая… Ко всем изложенным пунктам недовольства прибавьте  теперь долгие  и монотонные монологи – по поводу – как бы он все это изменил в лучшую для всех и для себя сторону… Ну, довольно – для предисловия…
…Жил-был один мужчина…  Проснулся он как-то утром, недовольно посмотрел на часы (вечно они убегают), потянул свое вялое, слежалое за ночь  тело и стал вставать… В спине кольнуло – ойкнул мужчина… Ногами в тапочки попасть не может – пнул тапочки капризно… Шторы приоткрыл – о, Господи… Солнце-то какое яркое – опять жарища… Кран в ванной  открыл – вода еле течет – опять соплями  мыться… Ну все не так – и это  заметьте – с самого, что ни на есть утра…
…Глянул мужчина в зеркало – и обомлел… Ну, лицо как лицо, никого спросонья вид  лица не радует – одутлое, в красных шрамах от подушки, глаза соловые, волосы всклокочены…
…Лицо как лицо… Мужчина был поражен другому… На месте его довольно маленьких ежиковых ушей – были старые крупные  и морщинистые уши…  Они были серо-землистого цвета и мочки у них были  оттянуты вниз… Мужчина замотал своей головой и мочки заколыхались – такие вот они были чувствительные и нежные… Мужчина  проверил это, брезгливо прикоснувшись  к мочкам рукой… А еще они были прохладные… Мужчина судорожно умылся холодной  водой; а пока умывался и отплевывался – все думал – сейчас вот взгляну в зеркало – и от  этого наваждения  больше ничего  не останется… Все из-за этого  вонючего средства от комаров, продолжал оправдывать свои  галлюцинации  мужчина, которое вчера было обильно распрыскано по комнате – в борьбе с зудящими существами…
…Взмах головы… Капельки по зеркалу от взмаха… Глазами проморгался  - уши те, старые уши не месте… Схватился мужчина  руками за уши – дернул – аж искры из глаз – крепко сидят – словно свои – но ведь не мои – так вот и возопил на всю ванную комнату мужчина…
…Позвонил на работу… Взял три дня за свой счет… На уши привязал спитые чайные пакетики (слышал, что через это отек с глаз сходит, может, и с ушей сойдет), перевязал голову полотенцем… Так и прикладывал – попеременно – то пакетики, то лед их холодильника – пока одно ухо болезненно не заныло… Потом только полотенце оставил…
…Лег отдохнуть… Одна мысль покоя не давала – где он эти /уши/  уже видел… И вдруг  вспомнил… Было это позавчера… Хоронили соседа по подъезду – Николая Игнатьевича – дядьку крупного и очень пожилого… И помнится – как раз гроб с покойным у подъезда стоял, а мужчина  рядом оказался (домой зачем-то с работы забегал)… И вот мимо  гроба опрометью пробегая, заметил торжественность лица покойного – этакую надменную торжественность – дескать /где я – а где вы…/ - и /уши/ - вот именно, эти самые уши, кои сегодня по утру обнаружил на себе…
…Днем поспать толком не удалось…Все никак не мог примоститься  головой – дабы не касаться /чужих ушей/…
…Настала ночь – забылся-таки   зыбким сном… Вдруг слышит шорохи какие-то… Глаза открыл – ничего, а шорохи  - слышны…  Будто земля вокруг подосыпается и потрескивает дерево… И ветер какой-то  тревожный и далекий…
…Проснулся… Посмотрел… Ужаснулся…  Хотел вызвать врача – да подумал – два дня еще есть – авось – все само по себе пройдет… Все само по себе изменится… Настроение - /ниже нуля/, аппетиту никакого… В холодильнике пустовато, в шкафу – коньяк – вот и здорово… Первая радостная, мажорная нота в  настроении за  последние мучительные сутки… Выпил залпом  стакан – передернуло…  Но и похорошело…  Глаза закрыл – и поплыл…  Даже знакомую свою длинноногую вспомнил… Как вдруг – откуда-то издалека – звуки похоронного марша … Мужчина подскочил – и к окну… За окном ничего такого – бабушки с детьми у подъездов  на лавочках сидят… А марш играет… И откуда-то сверху словно… А потом копать стали… Явно так…  Лопаты в землю вонзаются – и все  ближе и ближе, но где-то вроде как справа чуть-чуть… Потом плач, причитания, забивают что-то и… хлоп – будто опустилось рядом  нечто тяжелое и неуклюжее… Земля падать  начала, да громко так – сухими россыпями по деревянному… А потом – тишина… Допил мужчина второй стакан и горестно понял, что слышит он /своими ушами/ замогильную /жизнь/ Николая Игнатьевича – соседа своего по  подъезду… И уснул  он прямо за столом, уронив тяжелую гудящую коньяком и переживаемым кошмаром  голову прямо на /свое/ старое  ухо…
…Приснился мужчине  страшный сон… Будто приходит он  в ванную… Зажигает свет, а свет не горит… Запаливает тогда  мужчина свечу и подходит  со свечой к зеркалу… Смотрится … Видит себя  с бледным и испитым лицом, темными подглазинами под тусклым болезненным взором и старыми морщинистыми  ушами… Смотрит… Из уха что-то  начинает вылезать – что-то  черное и извивающееся – и все лезет и лезет… Пригляделся мужчина – а это червячище  могильный – упитанный такой, гладкий и поблескивающий… И червячище этот пристально так смотрит на мужчину – вылезши наполовину из его уха…  А потом головой своей пучеглазой  так с укором  покачал  и пальцем  строго  погрозил – дескать, смотри у меня, не балуй, люби жизнь, покуда живешь, не хай никого и ничего – а не то, смотри… И скрылся опять  в ухе… И свечу в тот же миг задуло ветром холодным и сырой землей пахнущим…
…Проснулся мужчина за столом на кухне уже глубокой ночью… В спину в открытую форточку  ветер дует… Поежился… Озноб по телу разбежался… Сон вспомнил… Опять  поежился… Встряхнул головой, пошел в комнату пошатываясь и углы  плечами задевая… Упал в постель и заплакал, а потом уснул…
…Утро… Солнышко в окне… Ласково греет… Часы на стене весело тикают…  Потянулся мужчина сладостно и улыбнулся солнцу…  Хорошо… И голова не болит…  Тапки надел не на ту ногу, рассмеялся да и так до ванной дошлепал…  Включил свет, пустил воду и глянь в зеркало… А нет зеркала… Вместо зеркала плита могильная с именем самого мужчины и датами  рождения и смерти… Со всей силы лбом – бац в плиту – и…
…Вскочил мужчина… Оказывается, так и сидел он за столом в кухне, никуда не уходил – сон во сне  видел… Один другого страшней… Голова с руки соскользнула – вот и треснулся об стол головой… Сердце колотится… Гудит голова…Покачиваясь и задевая углы плечами (как в том сне), дошел своей постели и, не раздеваясь – упал и забылся…
…Ночью что-то ссыпалось и трещало, а утром  ярко светило Солнце…