Книгочей

-ПМ-
    …Подходя решительностью книгочея к библиотеке, Он увидел свою жену, играющую с кошкой. Приблизясь несколько – Он  разглядел, что это не кошка, а щенок, а жена – не жена, а посторонняя девушка.  Недоверчиво посторонившись, Он захлопнулся от обманчивого мира тугой библиотекарской дверью. В прохладном библиокоридоре зримо метался слабый запах разогретого в банках обеда и заслюнявленных книжных страниц. От этой нездоровой атмосферы изжога дала себя знать изнутри – обнаружившись на лице (снаружи) – болезненно-тугим сглатом. Никогда запах не порождал в Нем  такого нудствующего предчувствия. Переборов свою бурно реагирующую физиологию, которая уже пучила в животе давешним трудным глотком – Он – подобно тени впорхнул в читальный зал.  Там Его недвижно встретило мумифицированное лицо библиотекарши – бледно-книжно-страничное с нарисованными /черным по-белому/  бровями-нитками. Ее волосы напоминали старое, покинутое гнездо с выбивающимися ветками волос. И если бы вдруг над Ее головой вспорхнула бы птица – обычное дело. Губ вообще не было. Когда б не открывался Ее рот для дежурных фраз – его бы никто не разглядел.  Глаза выцветшие – яркой бестолковостью нерадивых читателей, которых надо(?) спрашивать - /О чем эта книга?/ - были подобны скользким бликам в скучных окнах.
    Библиотекарша сидела и что-то жевала, проникшись созерцанием  - безотрывным, но скучным – какой-то непостижимой /таки/ одномерного стеллажа со спрессованными – до писка – книгами о народах Средней Азии. Тапки Ее (по-домашнему) были в стоптанном беспорядке. Один коричнево-хлопчатобумажный чулок – трогательно съехал  - чуть-чуть. От этого ступня казалась причудливо-деформированной. Серый безрукий сарафан был складчато мят в сидячем сгибе живота и напоминал водосточную трубу, в которой застряла библиотекарша.
    …Он осторожно кашлянул. Вместо кашля получилось скудное сипенье – словно сдвинули тяжелый фолиант. (На библиотекарей такие звуки не действуют). На отсутствие /реакции/ Ему пришла в голову дерзкая мысль – зычно и трескуче бзднуть всем вздутием своих кишок, но целомудренно сдержавшись, Он произнес глупейшее – «Э…». /Э…/ раскатисто монотонно закатилось-таки в ухо библработника. Она подняла голову вверх – словно это звал Ее /Бог/и, жуя, словно выцедила – «К Вашим услугам»…
    …В этот момент Она предавалась  воспоминаниям своей прошлой жизни – где юность и прочее возрастно-чередующееся за ней время – были какими-то однообразнообезличеными. /Полоса предсказуемого безвременья/. Единственное как будто /исчисление/ - чуть тронуло стрелки Ее одиночества – в ту самую ночь, когда Она была наедине со своим первым мужчиной. Тогда, впрочем как и всегда, Он был пьян – в ту ночь – отчего-то особенно. Склонившись над Ней, Он гладил своей рукой Ее волосы – плакал - над Ней и почему-то повторял пронзительно нежно: «Гнида ты моя, узкоглазая, гнидонька ты моя». Ту интонацию Она помнила всю жизнь, несмотря на то, что Он вскоре куда-то сгинул со всей своей пьяной чувствительностью. В дальнейшем, пусть редкие, но достаточно постные /розочки, рыбки, цветики/ не заменили Ей того угарного, такого искреннего проникновения в душу. (Дело ведь не в словах). /Стрелки остановились/.
    …Произнеся «К Вашим услугам» - Она словно очнулась от /обратной калейдоскопичности/ - вздрогнула, поправила «гнездо», сбив от волнения его еще больше на сторону, и встала. Ринувшись навстречу  - библиотекарша вдруг почувствовала себя без тапок, вспыхнула лицом /красным по-белому/, засуетилась, поперхнулась и скороговоркой выпалила: «Вот ведь раз/б/улась, так раз/б/улась…». «Сложное словечко», - почему-то мелькнуло в Его голове – предполагающее фактичность обуви с одновременным освобождением от этой /фактичности/.
    …Он любил очень старые книги. Он так и сказал Ей – когда Она наконец перестала пребывать в прострации нескольких измерений. Его вопрос был приблизительно таков: «Каковы в Ваших запасниках самые ранние возраста изданий по прикладной психологии?»  На словах /запасников и психологии/ - Он сознательно акцентировал внимание – своим произношением. Значимости момента не получилось – поскольку Она в тот самый ответственный момент акцентирования – больше прислушивалась к собственному животу, из которого дрелеподобно неслось урчание давешней сухомятки. Причем, свое прислушивание к самой же себе – Она сопровождала достаточно явным  втягиванием живота с закатыванием при этом глаз… Когда Он поинтересовался о Ее самочувствии и повторил просьбу (минуя всякие акценты – минуя бисер и свиней) – Она тотчас ринулась в гущу полок, как лесник в свой непроходимый лес, где ему знакома каждая тропка…
    …Выйдя из библиотеки с двумя книгами под мышкой, предусмотрительно и аккуратно завернутыми в полиэтиленовый пакет – с окривевшей в изгибах физиономии какой-то эстрадной дивы, этот пакет украшающей, - Он двинул интеллигентно (т.е. с некоторым наклоном устремления тела) – вперед – домой.
    …Девушка с щенком, которую Он ранее принял за свою жену с кошкой – показалась Ему после /желтой/ библиотечной атмосферы - особенно яркой и особенно выразительной.  Он даже замедлил шаг и в своем /пресловуто интеллигентном устремлении стал похож на падающую башню/. «Хорошенькая, - даже внутренним голосом  - сквозь зубы – проговорил Он, - Лицо вот только несколько оплывшее. Сейчас ей где-то тридцать, а к пятидесяти обрюзгнет – эффект будет не тот». И, вспомнив свою худосочную жену, улыбнулся уже не внутренне – но очень даже внешне своему сознанию того, что с Его женой все будет иначе – никаких особых изменений. Он называл сии наблюдения - /внешней перспективой любви/. Кстати, Его внешняя улыбка распространилась также и на девушку с щенком. Она также ответила Ему улыбкой, но с каким-то лукавым изгибом – словно, в свою очередь с женской точки зрения – оценила Его /мужские достоинства/. Он даже смутился – в сердцах плюнул и устранился прочь…
    …Дома Он быстро переоделся в какую-то растянутую рейтузину и в свитер с дыркой на локте, брякнул: «Не беспокоить!»… и скрылся /скрипуче/ за шторой, натянутой между старым комодом и стеной – в пределах своего кабинета. Там стоял стол, стул; на столе – настольная лампа (безобразно-яркая, как в следовательских каморках – где они пристрастно высвечивают правду в темных душах подследственных). Стол был завален старыми и очень старыми книгами, а посередь стола лежала большая лупа.
    …Раскрыв книгу и мягко, словно музыкант, пробующий на звук редкий инструмент – пролистав ее – Он склонился над книгой и утонченно вдохнул запах ветхих страниц. Нет-нет, Он не читал книг – Он изучал в них фактор чьего-то былого присутствия. И чем старее было издание книги – тем более было вероятности встретить что-либо волнительное. Он бережно пролистывал страницу за страницей, внимательно и пытливо оглядывая каждую – сначала естеством зрения, затем – в лупу. Практически каждый книжный лист – что-то да запечатлевал на себе: самое интересное – это были закладки, причем совершенно разнообразные – от конфетных фантиков – до засушенных древесных листиков. Не чурались: спичками, газетными обрывками,.. а один раз – Ему посчастливилось «откопать» длинную рыбью кость. Причем, надо заметить, что /книжный археолог/ занимался раскопками – не в абы каких первых попавшихся под руку книгах. Его интересовала /предметность/ - проявляющая разнообразие сущности читателя – в книгах по психологии, медицине, а также некоторых природоведческих изданиях. Одним словом, Он был кем-то вроде /естествоизыскателя/ - в самом что ни на есть буквальном смысле понятий -  как личностной сущности, так и самого научного уклона.
    …Книгочей никогда ничего не выкидывал – из найденного в книгах – более того – все свои находки Он классифицировал и, независимо от ценности, оригинальности и возраста, - коллекционировал. Была у Него даже некая хронология находок, особенно тех, что соотносились с определенной долей пикантности. Например, маленькие волоски, чья  свойственность роста  наблюдается лишь в интимных местах у человека. Таким образом, Он подписывал, что то-то и то-то обнаружено – там-то и там-то. Представьте себе, как восторженно значимо для /естествоизыскателя/  обнаружить лобковый волос – в издании по психологии, в главе под названием: «Явное содержание сновидения и скрытые его мысли» или «Теория либидо и нарциссизм».
    …Иные экспонаты приходилось просто-таки в буквальном слове вырезать с частью страницы. Там в приклеенном виде имелись, например: раздавленные семечки огурцов, яблочные, арбузные семечки,  длинная картофельная очистка…А однажды в одном из древних изданий учебника по природоведению Он с неистовством искушенного, но трепетного ценителя – в параграфе «Круговорот воды в природе» - обнаружил живописнейший помидорный отхарк. Видимо какой-то (теперь уже восьмидесятилетний) школьник ненароком испытал на себе всю непредсказуемость собственной физиологичности систем дыхания и пищеварения в контексте осмысления /предсказуемости/ физиологических процессов Земли (страница – естественно – была изъята полностью).
    …Далее следовали запаховые анналы. Это была самая наисложнейшая часть коллекции – поскольку большей своей частью основывалась на ассоциативно-чувственном характере осмысления объекта. Некоторые из страниц носили запахи женских духов, другие – дешевого мужского табака, третьи – нафталина с покоящимися среди них гербариевоподобными молями. Видимо, кто-то на долгие годы забрасывал знания - /забрасываясь/ в /другую степь/.Встречались слипшиеся страницы каплями густой и непонятной консистенции – словно кто-то тем самым пытался выразить свой эмоционально-сексуальный протест, а быть может – восторг. Из одного, как Он помнил, /поверхностно медицинского словарика/ - высыпалась горка морского песка, а на параграфе «Переломы и вывихи» - им было обнаружено прозрачно-крылое южное насекомое – некоторым видом инвалидного вида… - /ушло к разделу закладок/.
    Сегодняшние книги не принесли ничего особенно интересного – пожалуй, за исключением какого-то строгого /полулица/ - с разорванной надвое черно-белой фотографии. Пол-лица  пристально смотрело на своего нового владельца и – также было отправлено в раздел закладок. /Половина любви, половина – ненависти, половина памяти – как таковой/ - нет, книгочей не признавал /сантиментов пожухлых чувств/ - предметность их сиюминутных проявлений (нелогичных подчас) – вот живой и неистребимый /дух/ ощущений, перед которым /время/ не властно! Единственное, чего коллекционер не терпел на страницах книг – так это надписей и пометок. Все это целенаправленно оставлено,.. не потеряно случайно, неконтролируемо, а значит, - и не подчувственно. /Вот что есть действительно истинное чувство – неподчувствие/. Когда чувство себя обнаруживает, а затем в силу человеческой склонности к самоанализу – характеризует – оно, это самое чувство – перестает быть чувством. Это - /самодостаточная копия/ и любой ее порыв – не будет разрассуден, т.е. чистосердечен – он будет прагматично разыгран. А предметность-то – частица /чистосердечного/!
    …Он победоносно и самозабвенно обвел свою коллекцию внимательным взглядом пронзительно-ярких глаз, аккуратно сложил, убрал в стол, стол запер на ключ и вышел в комнату.
    …В комнату из-за занавески меж комодом и стеной вышел лысеющий человек, слегка сутулый и как будто несколько усталый. Он безразлично-тусклым взглядом скользнул по комнате, как-то виновато улыбнулся своей жене, сел в кресло и тотчас же уснул… /Бесцветным – по бесцветному/…